Тени исчезают в полдень - Страница 215

215

Несколько раз ее на улице будто случайно встречал Селиванов. Он всегда радовался и каждый раз говорил:

— А я, Зинаида, на работу иду (или: с работы). Так ты чего же... на студии-то не ходишь?.. Это ведь, знаешь...

— Приду, приду скоро, — отвечала виновато Зина и неловко старалась быстрее проститься с этим в общем-то добрым человеком.

Уходя, чувствовала, что Селиванов глядит и глядит ей в спину.

Боялась Зина теперь одного — как бы не встретиться где с Христом Григорием, как бы сам он не заявился к ней. Дома всегда сидела взаперти.

У Зины оборвалось сердце, едва послышался однажды поздним вечером осторожный стук в дверь: он, Гришка...

Но это был не Гришка-Ефимка.

— А это, Зинаида Антиповна, брат Семен, — проговорили за дверью. — На минуточку, по весьма важному делу...

Зина колебалась: открывать — не открывать?..

— Да што ты в самом деле? Или сама выйди.

Голос, мягкий, спокойный, подкупил. Зина решила выйти. Но едва открыла дверь, «брат» втолкнул ее обратно в комнату и по-хозяйски заложил крючок.

— Что вы делаете? Что вам надо?! — воскликнула Зина. — Ребенка разбудите...

— Я не шумливый, только сама не ори.

Прокудин бесцеремонно уселся на кровать и начал... стаскивать сапог. Электрический свет мягко поблескивал на его тупом, только сегодня выбритом подбородке.

Зина мгновение постояла, держась за край стола, и кинулась к дверям. Но «брат» Семен схватил ее на полдороге, зажал рот широкой и жесткой, как неоструганная доска, ладонью.

— К-куда! У Ефимки богородицей была, а тут брезгуешь...

... Уходил Семен Прокудин перед рассветом, не зажигая электричества.

— Заруби себе одно: из общества нашего добровольно люди не уходят, — говорил он и, кряхтя, натягивал сапоги. — Если мы их отпускаем когда, дык только на время — срок отсидеть. А сроки свидетелям Иеговы дают разные... Значит, в эту пятницу чтоб была на студии. Да гляди мне...

С этого-то времени и перестал звучать Зинин смех в корректорской, глаза ее снова заледенели. И на вопрос Петра Ивановича — что это опять с ней происходит, Зина закричала, морщась от боли: «Вам-то какое дело, если... если и опять?!» — а вскоре, чтобы раз и навсегда избавиться от расспросов редактора, прямо сказала: «Давайте говорить о служебных делах».

И Петр Иванович, пожав плечами, стал говорить с ней только о служебных. Он, насколько это было для него возможным, не упускал ее из поля зрения. И ничего необычного за ней не замечал. В редакцию она всегда являлась вовремя, работу свою выполняла аккуратно. А к ее молчаливости и ледяным глазам он привык.

И все-таки ему постоянно казалось, что с Никулиной надо бы суметь как-то поговорить не только о служебных делах. И сейчас вот, кажется, особенно необходимо...

Открылась дверь, вошла Зина с газетой в руке. Она, как Смирнов и предполагал, действительно молча положила на стол подписанный ею корректорский экземпляр и так же молча пошла назад.

— Одну минутку, — остановил ее Петр Иванович. — Ошибок нет?

— Я внимательно все прочитала. Нету.

— А вот это, посмотри, — Петр Иванович постучал карандашом по разостланной на столе газете. — В трех местах слово «бог» набрано с прописной буквы. Как же ты не заметила, Зина? Ни в гранках, ни в полосе...

Зина стояла возле стола, чуть склонив голову, печально, даже с какой-то жалостью, глядела на Петра Ивановича.

Ее шея, подбородок, голова были туго обмотаны черным платком.

Петр Иванович заметил, что повязывать платок таким образом она стала месяца два назад. И он все время хотел ей сказать, что зря она заматывается, как старуха, что шея и волосы у нее очень красивые. Но не решался. Ему казалось, он был уверен, что она снова закричит, морщась от боли.

— Так как же, Зина, ты этого не заметила? — повторил он свой вопрос. — Слово «бог» всегда пишется с маленькой буквы.

— Нет, Петр Иванович, — тихо возразила она, — слово «бог» надо писать с большой буквы.

Смирнов, стараясь вникнуть в смысл ее слов, приподнял брови. Потом опустил их и снова приподнял.

— То есть... Погоди, как это с большой?

— Так... С большой...

Вдруг резко затрещал телефон. Смирнев сразу догадался — звонит Григорьев. Секретаря райкома партии телефонистки с районного коммутатора всегда соединяли особенно старательно.

— Зайди-ка, Петр Иванович, — глуховато донеслось из трубки.

— Иду, — ответил Смирнов, положил трубку, поднял глаза на Зину. — Это почему же слово «бог» надо писать с большой буквы?!

— Потому, что это не просто слово. Это Бог, — сказала Зина и, не обращая больше внимания на Петра Ивановича, вышла.

Григорьев не сидел за своим рабочим столом, а расхаживал по длинному кабинету, время от времени поглаживая почему-то бритую голову.

— Понимаешь, была тут у мена сегодня одна девушка, — сказал он наконец. — Даже дважды была. Утром принесла заявление на тебя...

— На меня?! — удивился Петр Иванович.

— Ага, да еще какое! Будто ты... фу, черт, не выговоришь даже! В общем, будто... запугал ты, брат, ее, к сожительству склонил... И прочая ерунда.

Петр Иванович не сразу и понял, о чем речь, что такое «склонил к сожительству».

— Интересно... — промолвил он.

— Еще бы... А в обед прибежала и забрала бумагу обратно. «Зря я, говорит, ничего такого не было...» И умоляла тебе ничего не говорить. Это я уж...

— Та-ак... Кто же это?

— Корректорша твоя.

— Никулина?!

Петр Иванович встал. Впрочем, тут же снова опустился в кресло. Григорьев сел за стол, положил руки на стекло, которым были прижаты всякие списки, сводки, телефонные номера.

— Так что же это происходит с девушкой, а? — спросил Григорьев не то у Смирнова, не то сам у себя. — Вот что интересно, брат!

215