Тени исчезают в полдень - Страница 169

169

Устин дышал торопливо, точно боялся, что им двоим не хватит воздуха в этой огромной, беспредельной степи. Пистимея покачала головой:

— Горячка у тебя. Потерпи, говорю, Озерки близко.

Устин хотел сказать: «Дура ты, какая еще горячка?» Но не сказал, потому что принялся думать о Егоре Кузьмине.

«Накладывать лапу» на Егора он начал действительно самостоятельно. После истории с мешком пшеницы, вместо которого он заставил Егорку вернуть четыре, парень совсем было раскис, но Устин сказал ему:

— Не вешай носа, а то уронишь где-нибудь. Ты слушай меня.

— Может, ты заставишь еще мешка четыре вернуть, а я — слушай! — огрызнулся Егор. — Эдак догола разденешь.

— Могу раздеть, а могу одеть.

— Как же это так? — Егорка недоверчиво приподнял брови, почесал ладонью изрытую оспой щеку. — Интересно бы испытать.

— Испытаешь, коли умным будешь. От оспы-то тебя тоже я вылечил.

— Ну?

— Я дуги гну, — шуткой закончил Устин. — Нехитро ремесло, а кормит. Приходи, погляди. Смекалистый — так научишься.

Егор, сощурившись, поглядел прямо в черные глаза Устина и в задумчивости опять почесал пятерней рябую щеку.

Егорка оказался смекалистым. В этом Устин убедился очень скоро.

Как-то вечером Егор ехал мимо тока на бричке, в которой лежало пласта четыре свежей отавы. Устин окликнул его:

— Кузьмин! В деревню, что ли?

— Ага.

— Подверни-ка.

Егор подвернул.

На току стояли мешки с пшеницей, которые не успели днем увезти в амбары. Егор подъехал прямо к мешкам, спрыгнул на землю.

— Чего тебе?

— Я с тобой поеду. Погоди меня с полчасика. Я сейчас — И ушел в сторожку вместе со сторожем тока Илюшкой Юргиным.

Больше на току никого не было. Егорка огляделся, быстренько сбросил траву, закинул на бричку четыре мешка с зерном, а сверху прикрыл травой.

Вскоре вышел из сторожки Устин, взобрался на бричку:

— Поехали.

Дорогой Устин запустил руку под траву, спросил:

— Чего у тебя там?

— А дуги, дядя Устин.

— Ну-ну...

— Я тоже помаленьку гну.

— Научился, вижу. — И полюбопытствовал с усмешкой: — А коли мать твоя обо всем узнает? Ведь в какой-то заповеди... этого... Моисея, что ли, написано: «Не кради».

— Э-э... — махнул рукой Егорка. — Я, когда жил в Озерках с матерью, начитался этих книг. Сперва она меня силком заставляла, а потом, понимаешь, мне самому интересно стало. Я сидел и выискивал из религиозных книг те места, где всякие пророки, праведники, ангелы да патриархи воруют, пьянствуют, женщин, понимаешь, насилуют, развратничают и по одному, и целыми компаниями... Был такой праотец — Авраам. Святой, пишется в тех книгах. А жену свою — Саррой звали — за деньги... ха-ха... на время одалживал египетскому фараону, потом какому-то царю Герарскому. За пользование женой получил Авраам много серебра, скота разного. Вот оно как праотцы-то наши умели жить. У этого Авраама был внук Иаков. Так он облапошил своего дядю и разбогател. А сын этого Иакова, Иосиф, еще похлеще был горлохват. Этот сумел обобрать всю землю Египетскую да Ханаанскую, весь народ закабалил, сука, голодать заставил. А когда Иаков заявился в Египет, сынок ему лучшие участки земли отвалил, ублажил всякими дорогими подарками. Вот как первые-то люди на земле воровали. Мать, поди, знает об этом. И жена твоя знает. Так что...

Устину не понравилось упоминание о его жене. Он сухо сказал:

— Я к тому — не перегни смотри.

— Да я осторожненько.

«Дуги» Егорка гнул действительно осторожно, но довольно часто. Об этом никто не знал, кроме Устина.

В порыве благодарности Егорка не раз говорил:

— Ну и человек ты, дядя Устин! Может, тебе чего подбросить когда? Ты не стесняйся. Тетка Пистимея, говорю, знает...

— То ли я еще сделаю для тебя, Егор, — каждый раз отвечал Устин. — Вот подумываю: не поставить ли тебя заведующим фермой?

— Ну так что ж, давай, — чесал Егор свою щеку.

Однако вместо заведования фермой Егору поручили пасти коров. Кузьмин нервно рассмеялся, спросил у Морозова:

— Это как же понять, дядя Устин?

— Не ерепенься. Твое от тебя не уйдет. Только ты делай то, что я скажу. Пасти коров тоже умеючи надо.

Егор пас умеючи. И вскоре стал заведующим фермой вместо Натальи Меньшиковой.

Теперь Егор «гнул дуги» все круче и круче. Сколько было пропито бычков и телочек, сколько центнеров молока, сливок, сколько тонн сена продано с помощью Илюшки Юргина в райцентре и сколько тысяч рублей попало в карман Морозовым — об этом не знает никто, даже сам Устин. Об этом знает только разве Пистимея, которая, ни во что не вмешиваясь, исправно сдирала с Юргина «оброк», всякий раз с поразительной проницательностью назначая его размеры. По возвращении из райцентра Юргин обычно старался не попадаться на глаза Пистимее, обходил дом Морозовых далеко стороной. Но Пистимея все же встречала его где-нибудь и молча прищуривала глаза. А то Овчинников или Антип Никулин сообщали: «Что-то Пистимея спрашивала тебя...» Иногда сам Устин бросал одно-единственное слово: «Зайди-ка!» Во всех случаях Юргин, съежившись, кидал по сторонам беспомощные взгляды, медленно, нехотя шел вечерком к морозовскому дому.

От Пистимеи Юргин выскакивал красный, какой-то облезлый, словно ошпаренный. Сразу же бежал к Егору, шлепал шапку или фуражку об пол:

— Нет! Все!! Ишь живоглотка! Подавится когда-нибудь моими... моими заработанными, захлебнется моим потом! С-стерва, все выкачала!

— Не подвывай, — морщился Егор, — Как она говорит, у Бога не последний день. А даст Бог день, даст и пищу.

Егор неминуемо бы попался, если бы Устин его не сдерживал. На этой почве у них частенько происходили даже стычки, но в общем-то Кузьмин подчинялся ему.

169